И оживут слова. Часть III - Наталья Способина

— Брат Альгар, не делай так больше, прошу тебя.

И он действительно просил. Альгидрас моргнул и сморщил нос, потом опустил голову, уткнувшись лбом в по-прежнему сцепленные кисти. Я ожидала, что он извинится, что бы он там ни сделал, но он не сказал ни слова.

— Мы говорили об Альгаре, — как ни в чем не бывало продолжил Алвар, — и немножко о старых сказаниях. Твоя невеста очень любит сказания, княжич. Я пообещал прислать ей чудную книгу на вашем языке, когда доберусь до дома.

Некоторое время в комнате были слышны лишь негромкое дыхание и треск поленьев в камине. Миролюб молча смотрел на Алвара, тот не отводил взгляда. Казалось, их бессловесная дуэль продолжалась вечность.

Миролюб неожиданно хлопнул ладонью по столу и, резко поднявшись, вышел из комнаты. Я удивленно посмотрела на закрывшуюся за ним дверь, потом на Алвара. Тот улыбнулся и пожал плечами. Выглядел он при этом так, будто пребывал в компании добрых друзей, а не находился в комнате с враждебно настроенными людьми. Альгидрас на уход княжича никак не отреагировал. Он все так же сидел, опустив голову, и игнорировал взгляд Алвара. Пару раз казалось, что Алвар собирается заговорить, однако он так и не произнес не слова. Мне было неловко находиться с ними за одним столом, но выбора не было.

Вскоре вернулся Миролюб, за ним в комнату вошли слуги с кувшином для умывания и рушниками, потом появились девочки-подростки, которые принялись споро накрывать на стол, косясь на Алвара и перешептываясь. Тот принимал женское внимание благосклонно, улыбался, подмигивал и даже подхватил блюдо, выскользнувшее из рук черноглазой хохотушки. Девушка поблагодарила, потом что-то шепнула ему на ухо, тот качнул головой и что-то шепнул в ответ. Миролюб смотрел на все это нейтрально. Альгидрас же все время, пока накрывали на стол, простоял перед камином, пристально глядя в огонь. Меня этот факт сердил, потому что я хотела погреться, но подойти к камину не решилась.

Когда мы садились обедать, я вдруг поняла, что не чувствую ни одной эмоции Альгидраса. Он закрылся таким глухим щитом, что казалось, будто его вовсе нет в комнате. Я впервые задалась вопросом, чувствуют ли они с Алваром эмоции друг друга. И если да, то от кого сейчас закрылся Альгидрас, от меня или от него? А еще в голову настойчиво лезли слова Алвара о том, что святыня не может навеять чувства. От всего этого еда казалось лишенной вкуса, и я просто заставляла себя механически жевать, чтобы не вызывать лишних вопросов.

На выходе из харчевни мы простились с Альгидрасом, который тут же исчез в ближайшем переулке, а потом Миролюб долго прощался с Алваром. Я ожидала, что Алвар бросится догонять своего «брата», однако тот признаков нетерпения не проявлял. Выглядел расслабленным и поддерживал светскую беседу, точно вправду был гостем столицы. Миролюб же играл роль радушного хозяина, и я только диву давалась, для кого они дают этот блестящий спектакль, неужели для меня? Я-то как раз прекрасно понимала, что ни о какой симпатии между ними речи не идет. Они оба оказались в условиях, когда были вынуждены если не сотрудничать, то во всяком случае не вредить друг другу. И камнем преткновения, как это ни странно, был Альгидрас. Отчего-то он был настолько нужен этим двоим, что они даже были готовы терпеть общество друг друга и вести светские беседы.

Наконец Миролюб свернул беседу, напоследок вскользь уточнив, где Алвар растерял своих людей, на что тот заверил, что прекрасно ориентируется в столице и точно не заблудится, а охрана ему больше положена по статусу, нежели для безопасности. На том мы, к счастью, разошлись.

По дороге к княжескому двору Миролюб вполне дружелюбно рассказал, что они с Альгидрасом очень беспокоились, потому что, справившись обо мне у одной из девочек, выяснили, что я ушла за ворота. Воин у ворот это подтвердил. А дальше они пережили весьма неприятные минуты, пока искали меня по всей Каменице. Причем делали это так, чтобы не привлекать внимания к пропаже. Больше всего они боялись как раз моей встречи с Алваром, потому что уже имели возможность убедиться, что он действительно опасен, и никто не знает, что у него на уме. Поэтому, когда меня все же нашли, Миролюб был очень зол.

У самых ворот Миролюб даже извинился и выглядел при этом таким искренним, что я постаралась побыстрее выкинуть из головы сцену, предшествовавшую обеду.

Остаток дня я провела за вышиванием. Видеть мне никого не хотелось, поэтому я расположилась в комнатке, примыкавшей к веранде, предварительно испросив разрешения у той самой старушки, что увела вчера Милонегу. Та ласково кивнула, потрепала меня по волосам и сказала, что это и мой дом тоже. Последнее заявление я сочла полной ерундой, однако спорить не стала. Вместо этого забралась с ногами на сундук у широкого подоконника, закуталась потеплее, чтобы не мерзнуть у открытых ставен, и принялась бездумно считать стежки. Вспоминать сказанное Алваром не хотелось, потому что стоило мне подумать о его словах, как меня накрывало то смутной тревогой, то беспричинной радостью.

Я как могла оттягивала момент возвращения в покои и встречи с Добронегой, не зная, что мне делать дальше. Переговорить с Альгидрасом о Добронеге не получилось, поэтому я решила слоняться по дому допоздна, чтобы к моему возвращению мать Радима наверняка уснула, понимая, что Добронега делала именно так все эти дни: возвращалась, когда я уже спала. Думать об этом было тошно.

Та же сердобольная старушка заглянула ко мне, посетовала на то, что я и так худая, да еще обед пропустила. Я не стала рассказывать, что обедала в городе, просто поблагодарила ее за то, что она обещала прислать ко мне девочку с едой. Спустя несколько минут в комнатку вошла та самая немая девочка. В одной руке она несла большую кружку, на которой стояла тарелка с хлебом, а во второй — масляную лампу. Девочка приветливо улыбнулась и поставила все это на подоконник. Я поблагодарила, думая о том, что все же странно отправлять немую девочку прислуживать гостям. Она и объяснить-то ничего не сможет. Это же…

И тут меня слово обдало кипятком. Я четко вспомнила момент, когда Добронега впервые посмотрела на меня так, как никогда не смотрела на Всемилу. Это действительно случилось уже в Каменице после того, как я вслух удивилась немой девочке в доме княгини. Я сделала то, что не могла сделать настоящая Всемила! Мать самой Всемилы была немой, и Добронега не считала это недостатком. И ее муж не считал. Радим с Найденой, по словам Добронеги, души друг в друге не чаяли. А это значит, что Всемила никогда, ни при каких обстоятельствах, не могла указать Добронеге на чью-либо немоту как на недостаток. Даже если втайне так и думала. Вот оно!

Девочка давно убежала, а я все сидела и потрясенно смотрела на погрузившийся в сумерки сад за окном. Я знала, что рано или поздно меня разоблачат. Чувствовала это с первой минуты своего появления здесь, но никогда не думала, что это произойдет вот так. А что если моя потребность поехать в Каменицу была тоже навеяна святыней именно для того, чтобы меня разоблачили здесь, вдали от Радима, который не стал бы судить без разбирательств и на чью защиту я могла надеяться?

Не знаю, сколько времени я провела в этой комнате. Сад Милонеги поглотила влажная тьма, над ухом звенели комары, а я не двигалась с места, понятия не имея, что мне делать дальше. Лишь когда огонек в оставленной девочкой масляной лампе стал заметно тусклее, я скрепя сердце собрала вышивку, прикрыла ставни и отправилась искать дорогу в покои, так и не решив, как теперь смотреть в глаза матери Радима.